Тяжелые тучи растекались над шпилями нашего замка как масло по тарелке. Внутри них бурлила зарождающаяся гроза, но только первый блеск молнии любезно напомнил мне, почему нельзя проецировать свое настроение в стихийную магию. Стихия обладает огромной, несокрушимой силой, но её минус  в том, что, призывая эту мощь, нельзя забываться ни на мгновение, иначе всё, рискуешь сам оказаться погребен под лавиной.  В детстве, когда я грустила, я часто убегала в сад, проплакаться над своим несчастьем навзрыд, и обязательно начинал идти дождь, заставляя меня наивно верить, что сами небеса разделяют мою скорбь.
   Стоя на восточной террасе, я не спешила заходить в дом, хотя прибыла сюда несколько часов назад, вынужденно прибегнув к трансгрессированию, хотя терпеть не могла этот способ перемещения, но некогда было тратить драгоценное время на свои предрассудки.  Трелони со своими предсказаниями… ох, сколько шума, сколько шума, помилуй, Мерлин. Я не слишком хорошо помнила предсказания, потому что не слишком в них верила, но то, что зазвучало в этот раз, обещало коснуться моей семьи напрямую.
   Чего я медлю?  Чего сомневаюсь? Я ведь наверняка знаю, у кого могу спросить, правда ли это, велики ли надежды и стоит ли бояться. Я знаю, что он не посмеет мне солгать, я видела каждого демона в нем и владею их именами, но все равно боюсь, словно переступаю запретный рубеж, за которым моя жизнь рухнет. Да, такая я трусиха. Не страшусь взглянуть в лицо Тьме, протянуть руку к дракону, но бессовестно оттягиваю миг встречи с родным братом.
   Виджил умеет лгать, он виртуозен в этом, этот змей в человеческом обличье, но мне ему лгать ни к чему, я все равно не смогу его разоблачить, потому что не смогу.  Поймите правильно, я ведь люблю своего брата, я связана с ним кровными узами, которые прочнее любых цепей, и как бы осмелиться предать его, разбить его сердце?  Все мы наслышаны, что Азкабан делает с волшебниками, и, клянусь, в Виджиле и так слишком мало светлых чувств, чтобы своей рукой толкать его в пропасть, из которой уж точно не будет возврата.
   Первые крупные капли падают на мое лицо, и я смахиваю их небрежным жестом, размазывая по коже.  Я стою и смотрю на небо, недоуменно моргая, словно негодую насчет такого поворота событий, но моей душе хочется плакать, навзрыд, как тогда в детстве, и она плачет, пусть даже таким образом.  Столько лет тишины приучали меня к тому, что всё позади, и вот теперь мной владеет лишь страх. Я страшусь взглянуть в глаза брата и найти там ту Тьму, подтверждение худшему.
   О, если бы вы знали, как я этого боюсь!
   Иногда мне хочется обвить его руками, обняв крепко-крепко, прижать к себе, словно так возможно разогнать все тени вокруг, стереть то, что написано кровью, отменить однажды избранное; я не дурочка, мне хватает рассудка осознавать невозможность этого. Я могу плакать, умолять, хвататься за его одежду, но он все равно уйдет, если захочет. Глава нашей семьи, наш единственный защитник… что будет тогда с нами? С бабушкой, с Тирантом? С Элегией? Со мной? Разве хватит у меня сил и мужества сражаться с таким злом? О, Видж, умоляю, пусть будет не так. Скажи мне, что все неправда. Что он мертв навсегда. Что ты нас не покинешь. Скажи мне это, когда я войду в твой кабинет сегодня. Утешь меня, успокой. Довольно с меня стрессов и кошмаров, я просто хочу жить, наслаждаться миром как он есть, смотреть, как растет моя дочь. Я не желаю оказаться в горниле войны.
   Но разве кого-то интересует мое желание? Мне нужно развернуться и идти в дом, но я не могу, стою, как зачарованная, запрокинув голову, смотрю на небеса и ужасно боюсь неизбежного. О, Мерлин, если бы хоть мой муж был жив, я не была бы так одинока со своими мыслями наедине.

Отредактировано Valensia Selwyn (2020-02-15 21:45:40)

Меня считали хорошей ученицей, способной и одаренной, и все же,  скорее предчувствуя, чем слыша за спиной появление брата, по моей кожи пробегает тонкими коготками страх. Я была еще совсем юна, когда шла прошлая война, и весь мой опыт состоял лишь из рассказов других, о Пожирателях, о их предводителе, которого страшатся называть по имени: рассказы о их зверствах и беспощадности для меня больше воспринимались страшилками на ночь, жуткими сказками о том, как важно быть правильным человеком, чтобы никогда не уподобиться им. И даже в тот миг, когда, много лет назад, в тот злополучный день, брат, свирепо дернув рукав рубашки к локтю, обнажил на развороте руки яркую метку, позволяя мне её увидеть и осознать, я была так глупа, что не осознала, даже увидев. Для меня даже это все еще было нереальным, чем-то, что на самом деле лишь игра, которая никогда не станет серьезной, прикоснувшись напрямую к моему дому. И только позже я поняла, всё поняла, наконец, постигла всю ужасающую истину. Почти десять лет я, как трусиха, пряталась в доме своего мужа от этой истины, даже не думая о бабушке, о дедушке, которые оставались жить в одном доме с убийцей, заклейменным за какие-то не лучшие с точки зрения морали заслуги этой проклятой меткой. Хотя, думается мне, даже если бы они знали, всё равно никогда не позволили разоблачить внука, отдав его на растерзание перепуганному Министерству и дементорам. Это наше проклятье, верность семье любой ценой.
    Я давно не была дома. Лишенная одного убежища, нашла иное, спряталась в Хогвартсе, отказываясь без особой нужды покидать его стены. В присутствии Дамблдора, признаюсь, мне всегда было покойно. МакГонагалл, великая волшебница, одним взглядом внушала веру в будущее. Вокруг меня были талантливые волшебники, и за их спинами мне, трусливой пичужке, было хорошо, безмятежно. Но всё это как ветром сдуло, как только вновь задрожал покой всех вокруг, и мне хотелось спрятаться в самое глубокое подземелье в Запретном Лесу, превратиться в росточек рябины, но не потому, что я боюсь встретиться лицом к лицу с этими демонами из старых уже не сказок. Я боюсь задохнуться в миг собственной беспомощности, когда кто-то из моих друзей в Хогвартсе окажется на прицеле непростительного заклятья, а я не смогу ничего сделать, потому что злодеем тем быть моему брату, и с этим злом я связана нерушимыми  клятвами.
Бывают ли Пожиратели бывшими?
    Но, поворачиваясь на голос, я всё равно улыбаюсь, хоть и не так же широко. В моей улыбке грусть, я не настроена сегодня делать вид, что ничего не происходит.  Сколько лет еще мне нужно, чтобы, наконец, созреть сказать «Прощай» вслух?  Казалось, всего-то лет семь назад, что я готова, полная горя и подозрений, и снова Виджил меня опередил, перехватил инициативу, как всегда, возложил мне на руки новый груз, чтобы я не могла его легко сбросить.
- Приветствую, любезный брат, - вздохнув, я подхожу, чтобы в ответ на это невербальное предложение в знак встречи  обнять Виджила. Хотя я совсем не маленького для женщины роста, в контрасте с высоким братом все еще кажусь подростком, так же как и он, вдали кажущийся довольно худым, вблизи куда внушительнее. В такой момент мне хочется отчаянно расплакаться и, как в детстве за отобранную игрушку, побить его, выплескивая эмоции негодования. Подумать только, мы были такими хорошими, близкими друзьями когда-то, и только он виновник того, что доверять, как раньше, я ему не могу. В тот раз Видж не просто отобрал у меня игрушку, он лишил меня брата и друга, остались лишь слова, без смысла и наполнения. Это невыносимо, прикасаться к кому-то, кто внешне все еще вроде бы тот, дорогой человек, но внутренне меж вами пропасть и ледяная стена, и я стремлюсь разорвать эти объятья, едва успев выждать положенное приличиями время. – Я тоже рада видеть тебя в добром здравии, хотя удивлена, что ты здесь, а не дома. Захотелось уединения? – я внимательно смотрю на него, скрывая истинный подтекст за этим вопросом.  – Что ж, понимаю. Но все же воспользуюсь родственной привилегией отнять у тебя по моему делу несколько минут. Позволишь?

Иногда мне кажется, что лгать – это наследственный дар нашей семьи, потому что это дело мы умеем и любим. Бабушка лгала всем, что у нее идеальная семья, дедушка скрывал пригрешения нашего отца, отец лгал, что нормальный, мать – что счастлива в браке. Я лгу, что невинна, брат… что чист совестью? Каждый из нас плотно сидит в своей паутине из лжи, бережно ухаживает за ней, латает образующиеся со временем прорехи, и ложь живет, растёт и множится, как плющ, что за полвека спрятал под себя половину дома. Я не могу осуждать кого-то из своих родных за их ложь, потому что сама такая же лгунья, но как же хочется иногда вернуться в те дни, где еще не была ею!
Знаете, что самое обидное в этом спектакле лжи? То, что, соглашаясь лгать тогда, я делала это лишь потому, что больше всего на свете боялась лишиться брата. Я не слишком любила отца, хотя слыла его любимицей, потому что он меня пугал; много раз я была свидетелем тому, как за мгновение из нежного родителя он превращался в невменяемого зверя, набрасываясь на матушку или Виджила. Сейчас я понимаю, что в том безумии он легко мог покалечить и даже убить жену и сына, и этому нет оправдания, тогда я лишь интуитивно страшилась этого. Признаться, в ту ночь я поняла, что все эти годы ждала такого исхода. В глубине души я всегда ожидала минуты, когда Видж устанет покорно сносить побои и оскорбления и даст отпор, так что не слишком горевала, хотя должна была бы. Так вот, я легко давала страшные клятвы, повинуясь страстным, эмоциональным речам брата, потому что куда больше меня страшило то, что его могут у меня забрать. Убийство есть убийство, не так ли? Какая разница, сколько ты терпел прежде, все равно будешь наказан. И кто бы знал, что именно это в итоге и произойдет, то, чего я тогда страшилась, ради чего брала грех на душу.
- Ты как всегда любезен и мил, - я охотно подыгрываю в эту игру, которую заводит Виджил. Ему нравится делать вид, что мы все еще наилучшие друзья и нежные родственники, горячо друг друга любящие, а я не нахожу в себе настроения ему перечить, хотя меня несказанно бесит этот его немигающий взгляд прямо в мое лицо, вместе с тоненькой ухмылкой на напряженных губах. Могу сказать, что интуитивно чувствую, как брат скован внутри чем-то, что разоблачению не подлежит, и мне больно от подозрений о том, чем.
Странно. Я все эти пять лет сторонилась дома, предпочитая жить в Хогвартсе, потому что убеждала себя в том, что так лучше; что я не хочу находиться под одной крышей с лжецом и убийцей, с тем, что служил Тому-Кого-Нельзя-Называть с меткой верности когда-то, но теперь, стоило лишь почувствовать на миг то, что приходило ко мне на сердце, стоило лишь представить, что Он вернулся, и Виджил снова примкнул к ним, и…. Мне жутко холодно от этих чувств, я дрожу, словно замерзая, хотя в коридорах замка довольно тепло. Так просто обижаться на прошлое, потешая свое самолюбие, но совсем не так легко в настоящем быть готовой к тому, что все повторится. Пока я иду, ощущая на спине взгляд, мне хочется уже знать не то, вернулся ли Темный Лорд, а лишь то, что брат уже не ответит на его зов.
- Виджил, - я едва ли знаю, как стоит начать. Мой тон звучит умоляюще, я бессмысленно терзаю, заламывая, собственные пальцы рук, блуждая вдоль стола и осматривая до боли знакомые стеллажи, которые и так изучены. Я помню, в детстве он был радушнее, его глаза походили на живые, полные душевной теплоты, и тогда его облик не вызывал такую оторопь, тем более, во мне. Годы порядочно изменили брата; хоть в черных как смоль волосах ни пряди седины, на лице отпечатались возрастные морщины, оно утратило прежнюю подвижность и приветливость. Да вот и фигура набрала массивности, в плечах и торсе, как мне кажется. И вот я хожу, постукивая каблуками, туда-сюда, хотя давно должна была взять и спросить. Но не могу, меня замораживает до самой души этот его странный, следящий пристально за мной взгляд бесстрастных серых глаз.
- Прекрати! – не выдержав, рассерженно восклицаю, требуя. И даже каблуком слегка притопнув в лад. – Ты знаешь, я не люблю, когда на меня смотрят, как на мышку перед удавом. Это сбивает с мысли! – я набираюсь решимости, останавливаюсь прямо перед братом и делаю шаг вперёд, к нему ближе и ближе. Как когда-то в детстве, прижимаю ладони к его щекам, провожу ласково пальцами по скулам и вдоль линии носогубных складок, пока не замираю большим пальцем у самого уголка тонких губ. – Ты знаешь, какие ходят теперь слухи, брат? Слухи о лице хорошо тебе известном, между прочим. – Я смотрю на него пристально, внимательно. – Ты ведь знаешь. Это правда, Виджил? Скажи мне честно, это – правда?

Отредактировано Valensia Selwyn (2020-03-15 00:21:56)